ХОЧУ УВИДЕТЬ ЗАРЮ НА ЗАКАТЕ

🙶 То ли рычат львы императора,
То ли мотор ревёт за стеной.
Если здесь брат убивает брата —
Брат мой, явись за мной.

После двух мертворожденных детей леди Элоди отказывалась отпускать своего не первенца, но живого сына. Она не подпускала к нему ни кормилиц, ни нянек, взращивая наследника Драконьего Уступа у собственного подола. Кто-то думал, что супруга виконта Орестеса сходит с ума: отданная не аристократу, а форменному варвару на крылатом звере верхом, она, должно быть, утратила рассудок от своей незавидной судьбы. Растить детей в окружении десятков кровожадных тварей, огнедышащих и ядовитых – какая женщина захочет такой участи для своих отпрысков? Элоди думала, что более не понесёт дитя. Боялась, что новорожденный мальчик, пусть и здоровый, так и останется единственным ребёнком, которого она подарит милорду Ренквисту. Боги, которым неустанно молилась Элоди, милостивы. Боги подарили ей шестерых.

Мальчика назвали Стефан, и с самого детства он прекрасно знал, для чего появился на свет – с возрастом взять на себя бразды правления Домом и не уступить никому из предшественников. Напротив, в чём-то оказаться лучше. Мать привила ему любовь к Семерым, которая по мере взросления стала неотъемлемой частью личности молодого лорда Ренквиста. Стоит признать, что в рамках обязанностей своего титула Стефан действительно преуспел и оправдал все надежды, но и отрицать очевидное нельзя – он совершенно не такой, как его братья, сестры или отец. И Стефан своим отличием от неотёсанных вивисекторов гордится. Стефан родился под счастливой семиконечной звездой и Боги, определённо, уготовили ему свой, особый путь. В этом его сила и слабость одновременно – в вере, что высшим силам есть хоть какое-то дело до смертных.

Стефан прекрасно разбирается в теоретической вивисекции. Сколь бы отличным его не считали, никто не осмеливался сказать этого вслух, ведь для высокого общества он стал желаемой, удобной альтернативой своему отцу. Многие, даже члены семьи, единогласно сходятся во мнении, что он пустит род Ренквистов по ветру, как только возьмёт бразды правления в собственные руки. Как минимум, об этом говорило отсутствие виверны: пока весь молодняк виконта Орестеса летал на крылатых чудовищах, Стефан причаливал к берегам Осты на корабле под знамёнами своего Дома. И ни сколько не стыдился того, что крылатый по праву рождения ходит по земле. Всему своё время: право заслужить уважение у собственных родственников лорд Ренквист получил только в тридцать лет. Сестры и братья привыкли добиваться своего потом, кровью, противостоянием. Они смотрели вивернам в пасть и были готовы умереть за возможность их оседлать. Стефан умнее. Стефан считает, что созданные их предком существа должны уважать своего творца, а не быть его верными соратниками.

Пурпурно-розовую самку звали Зарёй. Грозное чудовище когда-то принадлежало его прадеду, и с тех пор никто так и не решился сесть ей в седло. Виверне было больше ста тридцати лет – своего седока Заря старше на целый век. «Подвид отличается агрессией, мой лорд, — говорил ему мейстер Уступа, когда Стефан изучал кровавую войну меж герцогствами столетней давности, — в битве её сильно ранили, поэтому она слепа на один глаз». Стефан решил, что это не проблема – это знак. Виверны, как и драконы, способны пережить историю цивилизации от её начала до самого ужасного конца. Ему советовали присмотреться к более молодому зверю и воспитать его самостоятельно, под свой норов. Стефан к замечанию был спокоен. От части, даже согласен – в годы благоденствия ответ лорда порядком напугал учёного. «У Зари есть преимущество перед молодыми особями, мейстер Байон – она видела войну».

Свою первую невесту, Умбру, лорд возил на Север верхом на могучем звере. Едва ли кто-то из ныне живущих помнил её – разве что, только вечная мерзлота? Умбра подарила Стефану двух сыновей, и один из них оказался калекой. Это смешно, когда твои братья и сестры – ровесники твоим детям. Это смешно, когда твоя родная тётка – моложе тебя самого. Последнее, что хотел вызывать Стефан у лордов Дагорта – это смех. Когда Гектор слёг под тяжестью болезни, смех в замке звучать перестал. Когда виконт заболел, остров погрузился в безмолвие. Когда следом за отцом Стефан потерял супругу, он стал практически сед, но верил, что на этом Боги прекратят его испытывать.

Когда его первенца убил заклеймённый, Стефан не плакал – не положено. Не плакал, но крик Зари с высоты небес, кажется, слышал весь остров. Стефан не глуп. Стефан отличается от Ренквистов, вот только это не меняет очевидного факта – по их жилам течёт одна и та же кровь.

дополнительно:

● Перед вами во всём своем великолепии — лорд Стефан Ренквист, наездник виверны и будущий виконт Драконьего Уступа;
● Прототип Стефана — Станнис Баратеон. Чёрно-белый взгляд на вещи, справедливость всегда справедлива, нет тёплых отношений с семьёй. Их отличие в том, что Стефан — крайне религиозен. Не до больного фанатизма, который туманит ему рассудок, но в достаточной мере, чтобы считать Семерых основой всего сущего. Узрев купол над Дагортом после катастрофы, в своей вере лорд Ренквист лишь укрепился;
● Укрепила его набожность и трагедия — старшего сына Стефана, Гаспара, убил заклеймённый. Он остался без наследника, здорового телом и разумом. По всем законам, вотчина Ренквистов должна отойти @Hector Rehnquist — но Стефан настолько не желает подобного расклада, что женился второй раз, на младшей сестре своей почившей супруги;
● Стефан — не фанат виверн, но фанат древности и предназначения, уважающий дело своих предков. Он знает всё о вивернах, но едва ли рискнёт пожертвовать собой ради сумасбродства, которым тешат себя его братья и сестры-вивисекторы. Он не укрощает — подчиняет. И не приемлет другого отношения к тем, над кем стоит;
● Это не отменяет факта, что Стефан — всё ещё наездник. Он не подпустил к вивернам своих детей, опасаясь, что первенец-Гаспар погибнет, а и без того слабый здоровьем Гектор просто не сумеет вовремя спастись. Увлечение детей монстрами доводило его до белого каления — те редкие разы, когда он действительно мог позволить себе открытое проявление гнева;
● Однако это не помешало оседлать ему самую старую из существующих виверн. Сейчас ей 164 года, она вполне себе боевая тварь, хоть и старушка. Слепа на один глаз и даже пережила крайнюю войну на острове. Стефан не из любителей летать для души, но ремесло обязывает, старухе надо разминать кости и крылья;
● Стефан, сколько бы не был противен многим, обладает хорошими лидерскими качествами. Не интересующийся выводом виверн, он посвящал себя дисциплинам куда более важным для достойного управленца — политике, стратегии и тактике, тонкостям дипломатии, экономике. Отец Ренквистов ещё жив, но Стефан уже некоторое количество лет занимается всеми административными и социальными вопросами Драконьего Уступа. Не-намёк, но пасть своему Дому он не даст;
● Стефан знает про наличие клейма у Таддэуса. Стефан хотел его убить, но на его долю выпало немало утрат — погубить собственного брата он так и не смог, посчитав изгнание достаточной альтернативой. В конце-концов, если внимание на Тэдда обратит церковь, к его гибели он не приложит руку;
● В семейном покеболле есть все и даже больше — ждём тебя и Янниса;
● Стефан являлся участником религиозной войны в Сонме с 494 по 497 год — с момента вмешательства Дагорта и вплоть до победоносного окончания конфликта. Естественно, отправился он туда верхом на своей виверне и, возможно, в компании небольшого отряда вивисекторов Дома на дрейках и вивернах более мелких подвидов. Сонма оставила не только шрам на его лице, но и надломила что-то внутри. Именно по примеру своего отца Гаспар Ренквист избрал для себя не путь наследника, а путь инквизитора, в результате чего был жестоко убит.

В ПОИСКАХ МЛАДШЕГО БРАТА

В детстве Бадур был тощим угловатым мальчишкой, едва достигающим её плеча – Кахина не заметила, когда он начал превращаться в юношу, а затем – в мужчину. Для сестры он навсегда останется ребёнком, но те времена давно канули в лету – кроме блеклых воспоминаний, выцветших под палящим солнцем Саргаса ничего не осталось от тех дней, когда им приходилось есть, что придётся, и спать там, откуда не прогонят. Кахина вела его за руку по раскалённым улицам Нижнего города и защищала, как могла – теперь черёд Бадура брать на себя роль заступника.

История циклична, она имеет форму не линии, а круга: сестра и брат, разум и чувства, слово и сила, Библиотекарь и Страж. Пока девочка изучала древние тексты, впечатлительная и влюблённая в мир, собранный на страницах книг и папирусов, мальчик точил чужие мечи и копья – учился мало говорить, больше думать, и внимательно наблюдать. Бадур всегда знал, что культурная разница, языки, вера и территориальные условности не меняют сути – люди везде одни и те же. Он никогда не считал Кахину дурой, ведь именно благодаря сестре они оказались под защитой и опекой Хранителя. Бадуру нравились их очевидные различия – и нравилось слушать, как сестра доказывает его неправоту.

«То, что ты ищешь, тоже ищет тебя». В один из дней Хина посмотрела на него иначе: Бадур не увидел её глазах ни знакомой ласки, ни нежности, ни хотя бы наигранной сердитости. Пустой остекленелый взгляд был направлен куда-то сквозь, словно таких, как он, она уже видела – тысячу раз и в тысяче жизней. Капитан стражи всегда отмечал, что у Бадура хорошо развита интуиция: тогда ему было совершенно неясно, с чем связаны перемены в поведении Кахины, и почему сестра отдалилась от него, но отсутствие конкретики не помешало сделать правильный вывод: что бы она не искала – нашла, даже если хотела совершенно не этого.

В ту ночь Бадур схватил её за левую руку на выходе из ворот Библиотеки и сделал вид, что не заметил там клейма. Кахина глядела на него испуганного, как на чужого – как на свидетеля предательства, обвинителя и палача. Бадур не спрашивал, куда она идёт и зачем. Много лет назад сестра привела его в великую Библиотеку, ей же и уводить. Спасать от гибели снова, ведь история – всё ещё цикл.

дополнительно:

● Бадур и Кахина — уроженцы островного государства Сходор и последователи учений Великой библиотеки — огромного хранилища знаний о мире во всех его тонкостях;
● В Библиотеке процветал культ Дараса или Мнимого, который существовал на острове веками и сохранил своё влияние после прихода Семерых, но уже в тени. У Библиотеки был Хранитель, он же — глава. В основе культа лежало прорицание будущего и настоящего, анализ прошлого. Адепты занимались сохранением истории мира и следили за тем, как протекает реализация божественной воли, пришедшей ко всем причастным в видениях или гаданиях. Бадур об этих тонкостях не знал: его сестра стала Библиотекарем, а он — Стражем;
● По всему этому безобразию есть шпаргалки и заметки, которые я прописала. У всего мракобесия есть доступные и понятные референсы — не волнуйся, я помогу тебе с анкетой и разжую антураж образа. Бадур не из глупых, о многом он догадывался, но, в отличие от Кахины, никогда не тяготел к тайнам мироздания. Сестра живёт в страхе перед туманным будущим, а Бадур — человек сегодняшнего дня. Не свидетель чужой судьбы, а творец собственной;
● Кахина — это Луна. Она спокойная, вдумчивая, не самая решительная, скрытная. Бадур — Солнце. Он вспыльчивый, открытый, может быть одинаково заботлив, как тепло светила, дарующее жизнь всему вокруг, и опасен, как зной или засуха;
● Бадур — талантливый воин. Сказались годы службы Стражем при Библиотеке. Адепты говорили, что у него есть талант к дрессировке и вивисекции — оба эти ремесла его интересуют, в обоих он неплохо разбирается и, в отличие от Кахины, тяготеет не к безопасной теории, а к рисковой практике. В любом деле;
● Бадур очень нужен мне, чтобы раскрывать Кахину, как личность. Разница образов даёт прекрасную возможность для этого. Плюсом, мы сможем играть не только события нынешнего таймлана проекта, но и историю их прошлого, которое кануло в Пустоте;
● Если коротко по сюжету, то Кахина носит клеймо Мнимого и способна прорицать будущее. По идее, она не должна была вмешиваться в события мира — это основное правило культа. В 497 году Хина увидела сон, который не смогла проигнорировать, и отправилась на поиски ответов — вместе с братом. Их ждал долгий путь, но уже через год началась магическая катастрофа, и до Дагорта они едва успели добраться;
● Потом бомжевать пошли — а как ты хотел? Нас тут никто не ждал, а твоя сестра — треклятая еретичка, которая ловит приходы по воле языческого Бога, просыпается и исполняет вот это;
● Что будем играть? Неспешно поколупаем все, что захочется, но, как я и сказала, у нас интересный бэкграунд + скитания по Дагорту в порыве шизы прорицания. По настоящему смотреть придётся, что мы тут с тобой можем придумать. Уверена, справимся. Я не ограничиваю тебя в играх с остальными обитателями Дагорта, и Бадур может быть более, чем самостоятельной личностью, отдельной от Кахины. У меня, к тому же, была мысль, что в какой-то период времени они поссорились на Осте, и после этого каждый пошёл своей дорогой на какое-то время;
● Можешь получить клеймо по игре — думаю, это получится весело;
● Имя и возраст не меняются, а вот к предложениям вариантов на внешность я вполне открыта. Как ты понимаешь, у внешности должна быть тёмная кожа.

ХОЧУ УВИДЕТЬ БЛИК В ОТРАЖЕНИИ

Прошлое Мегары исчезло и стерлось, растворилось в лязганье кандалов на тонких детских запястьях. Она попала в рабство ребенком, жила среди каменных стен подвала в грязи и страхе. Маленький злобный зверек, рычащий и кусающийся каждый раз, как только "хозяйская" рука протягивала миску с едой. Знакомый холод и одиночество оборвались внезапно: где-то наверху кричали люди, но её никто не искал. Она пряталась, дрожа, цепляясь за стены, пока не увидела тень в проёме двери. Женщина в черном смотрела на неё, как смотрят на искалеченного пса: оценивающе, хищно, с интересом. А затем - протянула руку.
Собаке не нужна была доброта — только еда и команда, чтобы понимать, как жить дальше. Она училась с упорством раненого зверя: как бить так, чтобы было больно, как смотреть так, чтобы отводили взгляд. Как быть угрозой, а не жертвой. И главное — кого считать своим хозяином. Ту, что подняла её из грязи, выкормила, вырастила. Ту, что, наверное, могла бы убить её той же лёгкостью, с которой спасла.
Теперь она знает своё место. Стоять за плечом, охранять тишину. Её глаза — первое, что замечает тот, кто смеет поднять руку на её спасительницу. Они всегда холодны. Они всегда предупреждают. А если предупреждение не помогает — её клинок делает это за неё.

ХОЧУ УВИДЕТЬ КРАСНУЮ ШАПОЧКУ «НАОБОРОТ»

«Мама».

Когти щёлкают по древесной коре. Она видит как приоткрывается пасть с кривыми зубами, а голова, усеянная рогами-отростками и покрытая длинной, спутавшейся, немытой шерстью покачивается, словно баранья. Из сипения и рычания вырывается всего одно слово, хотя она не уверена, что пасть этого чудовища вообще способна извергать хоть какую-то человеческую речь. Ей хочется разрыдаться, когда чудовище смотрит на неё своими тёмными глазами-бусинами, и в глазах этих: нежность, любовь и голод.

Она молода и прекрасна. Многочисленные кавалеры жаждут получить её расположение, а другие — менее удачливые девушки — плюются за её спиной ядом. Ей хочется всего и сразу, а в уме она лелеет мечты о том, что может быть, однажды, её детям удастся породниться с королевской семьёй. Несмело она думает и о том, что и ей самой удастся нечто подобное, но когда она встречает лорда Сайласа Лундина — старшего сына графа Лундина — то все эти мечты сами собой уходят на задний план.

Её любовь не знает ни границ, ни рамок. А в тот момент, когда Сайлас отвечает ей взаимностью, она понимает, что не была так счастлива ещё со времён самого раннего детства. Она выходит замуж с улыбкой на устах, понимая, что ей несказанно повезло: ведь в отличие от множества других знатных девушек она получила возможность заключить брак не по расчету, а по любви. Она собирается одарить Сайласа множеством детей, чтобы его род множился и рос. Она мечтает, чтобы её многочисленные дети возвеличили дом Лундин.

Она гладит свой увеличившийся живот ладонью и мысленно готовится к родам. Они с Сайласом договариваются, что назовут первенца Аланом, если это будет мальчик или Эльзой, если всё-таки родится девочка. Она счастлива, хоть и отчаянно боится материнства, и молится всем богам о том, чтобы её ребёнок родился чудовищно здоровым. Вот только не Семеро откликаются на её мольбу.

Безлунной ночью, когда серые облака провисают над землей, почти задевая шпили замка, она чувствует боль. Поначалу ей кажется, что это схватки — крайне преждевременные, судя по всему — но через какое-то время боль начинает стихать и тело её успокаивается. И тогда она чувствует: чувствует что способна на вещи, о которых раньше ей было жутко даже помыслить.

Она чувствует, как плод шевелится в утробе и всю её охватывает необъяснимый ужас, скорбное понимание: то, что она носит в своём чреве не должно появиться на свет.

Этот страх мучает её несколько недель, покуда наконец не приходит срок. А когда повитухи извлекают это из неё, её захлёстывает воем и криками. Всем, кто видел этот плод запрещено о нём говорить — но говорят они не потому, что послушны запрету, а потому что свято верят, что тогда на них падёт проклятие. Такое же, как — по их мнению — постигло её.

Она возвращается в родной дом — опустошённая, тихая и несчастная. Она прячет своё стремительно растущее дитя в сторожке во владениях своей семьи, в глубине леса. Она приходит к нему время от времени, захлёбываясь страхом и рыданиями, чувствуя, что её новая госпожа — Сущность — не даст оборвать эту связь.

«Мама» — изрекает огромное чудовище, не способное ни на что кроме этих нескольких слогов. И она понимает, что ему не хочется ничего так сильно, как отведать её плоти.